К концу 1920-х гг. Советская власть твердо укрепилась в стране. Перевод народного хозяйства на индустриальные рельсы, не оставлял Новой Экономической Политике ни малейшего шанса. Все, кто был ее движущей силой, жили ожиданием  скорого конца.  Старцевы были одни из первых, кто попал под молох начинающихся репрессий. Их кирпичное производство на ст. Угольной обложили такими налогами, что хозяевам пришлось сначала приостановить его, а потом просто-напросто закрыть. Если бы все только этим и кончилось! Через какое-то  время  арестовали и выслали из Приморья Дмитрия Алексеевича, обвинив его во вредительстве. Еще тяжелее пришлось Александру, который с женой и маленьким ребенком остался практически без средств к существованию. На помощь  пришел Борис Бринер, пристроивший  друга на работу в свою контору.
       Следом за Старцевыми угроза ареста нависла и над семьей Халтуриных. Получив предупреждение, что ночью за ними «придут», Халтурины спешно собрались и первым же  транспортом навсегда покинули Приморье. Впоследствии, часть их семьи осядет на Кавказе, брат Елены Николай эмигрирует в Харбин, где, опять-таки, воспользуется помощью прочно осевших  к тому времени в Русском Китае Бринеров.
       Бринеры пока все еще находится во Владивостоке, и не могут не понимать - тучи нового порядка начинают сгущаться и над ними тоже. Никто из Бринеров, уходя на работу утром, не мог быть уверен, что вечером вернется обратно. За их домом на Посъетской власти  установили круглосуточное наблюдение.
       …Однажды вечером в дверь квартиры Остроумовых негромко постучали. Это был Феликс Юльевич, который пригласил Нину Юльевну и Александра Степановича спуститься вниз для серьезного разговора. Впервые за много лет родные собрались вместе за одним столом, что бы обсудить, как быть дальше?
       Феликс изложил план предстоящего побега. В назначенный день  ранним утром  они должны будут  поочередно выехать на остров Русский, якобы для покупки домашнего скота (козы) и мясомолочных продуктов. Там они сядут в лодку и выйдут в  море, где их подберет английское судно капитана Бейкера. Все, что можно взять собой, это узелок с самыми необходимыми вещами и документы. Феликс утаил от Нины Юльевны, что его жена Вера Дмитриевна поначалу была против того, что бы брать с собой Остроумовых. Но благородный Феликс Юльевич не мог бросить сестру и зятя на произвол судьбы, и настоял на том, что бы бежать всем вместе. Юной Нинике предстояло выбрать самой: либо уходить  со всеми, либо вернуться к матери. Девочка выбрала первое.
       Подготовка к побегу проходила в глубочайшей тайне. И  все  это время Нине Юльевне не давала покоя мысль об Александре Старцеве и его семье. Она понимала, что брат Феликс, возможно, не одобрит ее, но не обсудить со Старцевым шанс возможного  спасения она не могла. Все взвесив, Нина Юльевна  решилась  переговорить по этому поводу с братом и невесткой. Конечно, риск был велик, но и Феликс Юльевич и Вера Дмитриевна всегда относились к Старцевым по-родственному, к тому же Александр Алексеевич, приходился крестным отцом их любимому племяннику  Юльке.  Всесторонне обдумав предложение Нины, они посвятили Александра Алексеевича в план побега и предложили ему с женой и трехлетним сыном место в лодке. Однако, Александр Алексеевич, подумав, отказался. Трудно сказать, почему он принял такое решение. Может быть, надеялся на то, что большевики, свято чтившие культ декабристов, не тронут внука знаменитого Бестужева (хотя пример Дмитрия говорил об обратном), а может причиной была шестимесячная беременность жены, и он поостерегся подвергать опасности  ее жизнь, и жизнь будущего ребенка.
      Так или иначе, Старцев отказался от побега, тем самым определив свою судьбу. Почти сразу после бегства Бринеров из России, Александр Старцев будет выслан из Владивостока. После долгих мытарств, он с семьей осядет в подмосковной Кашире, где в 1937 г. будет арестован вместе с братом Дмитрием и предан суду «тройки». Одним из обвинений предъявленных ему, будет шпионская деятельность в пользу японской разведки, которой он якобы занимался, работая у Бринеров. Своей  вины  Старцев не признает, и вместе с братом в октябре 1937 г. будет расстрелян на Бутовском полигоне под Москвой.
       Ничего этого Нина Юльевна, к счастью,  никогда не узнает. Как впрочем, и многого другого, что будет происходить в России с некогда близкими ей людьми.
       Ранним утром 31 мая 1931 г. она с родными навсегда покинет Владивосток. Под завесой густого тумана беглецы доберутся до острова Русский. Там для вида навестят  крестьянина и поторгуют у него  козу. А в назначенное время сядут в ожидавшую их лодку...
       В безопасности они смогут почувствовать себя только после того, как подобравший их в густом тумане транспорт капитана Бейкера, пересечет границу и окажется в нейтральных водах. Спустя несколько дней, они высадятся в Циндао. Так начнется жизнь Остроумовых  в эмиграции...

***
        В Циндао Остроумовы и Бринеры задержатся не долго. Первым делом Нина Юльевна и Александр Степанович решат вопрос относительно Ниники. Девочку, у которой отец в прошлом был командиром Красной Армии, брать с собой в Харбин представлялось небезопасным. В результате Нинику было решено поместить в один из закрытых колледжей в Циндао. Все остальные члены семьи отправились в Харбин.
       В столице Маньчжурии пути Остроумовых и семьи Феликса Бринера окончательно разошлись. Пока Феликс отбыл для обустройства дел в Дайрен, где отныне ему и его семье предстояло жить,  Вера Дмитриевна с дочерью временно нашли приют у своей сестры Марии Дмитриевны.
       Нина Юльевна с мужем, свекровью и детьми на первое время поселились в доме у старшего брата Леонида. Но вскоре, при его содействии, они приобрели собственное жилье – просторный двухэтажный дом на Большом Проспекте стоимостью в 30 000 гоби.     
        Дети были определены в лучшую в Харбине школу ХСМЛ. Александр Степанович вновь приступил к обязанностям  юриста  фирмы «Бринер и К», Его жалованье составляло 500 гоби, что являлось очень хорошим заработком (для сравнения: основная масса эмигрантов в Харбине получала за свой труд не больше 70 - 90 гоби). Но основным доходом семьи, на который покупалось движимое и недвижимое имущество и осуществлялись прочие необходимые приобретения, были проценты,  получаемые Ниной Юльевной от ее доли в семейном бизнесе.
       Весной 1932 г. в Харбин вместе с женой Екатериной Ивановной приезжает Борис Бринер. Супруги снимают просторную квартиру на Садовой улице. Борис незамедлительно включается в производственную жизнь фирмы, дела которой он ведет лучше, чем все вместе взятые управленцы. С появлением Бориса Юльевича жизнь харбинских Бринеров преобразилась. Борис плотно сотрудничает с американским, английским и французскими консульствами. Он завсегдатай разного рода дипломатических приемов, которые исправно посещает в сопровождении своих родственников. Для Нины Юльевны каждый очередной выход в свет – это только приятное  развлечение. Для Александра Степановича – напротив,  возможность завести полезные знакомства  и  заполучить  для фирмы выгодных клиентов.
      Именно здесь, в Харбине, Александр Степанович, смог позволить себе, наконец, вести образ жизни по-настоящему состоятельного человека. Он проводил время в лучших ресторанах города, посещал дорогие магазины, старался ни в чем себе не отказывать.  Нина Юльевна относилась к этому спокойно. Узы их брака с Остроумовым были  прочны, им ничего не могло угрожать. Если между супругами и  возникали ссоры, то лишь потому,  что Остроумов позволял себе выпить больше положенного и в таком виде появиться  перед детьми. Но это случалось не часто. Следует отметить, что Остроумов пользовался успехом у женщин, его часто видели в их обществе, однако никто и никогда не мог упрекнуть Александра Степановича в супружеской неверности. В 1931 г. он станет членом Ротари-Клуба, а в 1936 г. вступит в Сунгарийскую ложу масонов.
       Нина Юльевна по-прежнему занималась домом и детьми, и в то же время хорошо понимала, что помимо дома, у нее  тоже должны быть какие-то занятия. Какие, к примеру,  есть у женщин ее круга. У Корнаковой – это любительская актерская студия. У супруги Леонида Юльевича - попечительство. Нина Юльевна решила, что она тоже проявит себя на общественном поприще:  станет дамой-патронессой в приюте при Доме Милосердия, и, памятуя о своей медицинской практике в Питере, возьмет под  опеку приютский лазарет. Нина Юльевна будет отдавать этой работе много тепла  души и сердца. Ее родные до сих пор вспоминают, как она выхаживала мальчика, у которого была обнаружена тяжелая форма воспаления легких, не оставлявшая никакой надежды выздоровление. Сколько времени провела она у его постели! Как самоотверженно  боролась за его жизнь. И, о чудо! Ребенок пошел на поправку. Сейчас Георгий (так звали спасенного ею мальчика) живет в Сан-Франциско. Ему уже за 90, но он крепок телом и душой, и даже продолжает петь в  церковном хоре.
       Летние месяцы Бринеры обычно  проводили на Солнечном Острове, который  находился за чертой города, у северного берега реки Сунгари и был излюбленным местом отдыха элиты русского эмигрантского Харбина. Борис Бринер снимал здесь просторную дачу, которую делил с семьей Остроумовых, и как только устанавливались  теплые июньские дни, Нина Юльевна с детьми перебиралась на Сунгари, чтобы жить здесь  до самой осени.     
       По выходным дням к Бринерам на Солнечный Остров съезжались родственники и близкие друзья. Часто гостил и брат Леонид с супругой. Мужчины развлекали себя игрой в волейбол, или теннис, а женщины по примеру Нины Юльевны брались за рукоделие, либо за неторопливое обсуждение  разного рода новостей. Для Нины Юльевны, дом, муж, дети – являлись оплотом, главным смыслом жизни. Жена Бориса Юльевича, Екатерина Ивановна Корнакова этой ее точки зрения не разделяла. Она находила такую жизнь скучной, а Нину Юльевну – женщиной ограниченной и пресной. Корнакова была актрисой, причем большой актрисой, знавшей цену успеху, любви и обожания публики. Она, по словам дружившей с ней писательницы Натальи Ильиной «ничего другого не умела, ничем другим не интересовалась». Семейные радости свояченицы ей были чужды. «Мы радушны, потому, что равнодушны» - говорила Корнакова о Нине Юльевне. Она изменит  свое мнение о ней лишь     тогда, когда будет ждать ребенка и на какое-то время, неожиданно для себя, сблизится со своей золовкой. Наталья Ильина, однажды навестившая Корнакову на даче, в своих воспоминаниях так опишет увиденное: «Я убеждена, что тем летом Корнакова работала над ролью: любящая мужа беременная женщина, этакое бесхитростное создание, все помыслы которой сосредоточены на предстоящем событии... И вот - деревянный дом на берегу реки, в будние дни мужья уезжают на работу, беременная женщина и ее золовка, проводив их, мирно шьют, беседуя о своем, о женском... Золовка родила двоих, мальчика и девочку, вон они там кувыркаются на песке, ей, золовке, есть о чем порассказать, поделиться опытом... К вечеру приезжают усталые мужья, их радостно встречают, ужин на веранде, бабочки бьются о стекло керосиновой лампы, с реки тянет сыростью, все пьют молоко и рано ложатся спать…»  
       В приведенном отрывке Ильиной нетрудно заметить иронию. В оценке Нины Юльевны и Корнакова, и ее юная подруга Наташа Ильина солидарны. Ильиной на ту пору – 19 лет. Много позже она  станет известной писательницей, и так же, как Корнакова,  всю себя посвятит творчеству, отодвинув и дом, и супруга  и семью  на второй план. Ильина  выйдет замуж за человека много старше ее,  у нее  не будет детей, и возможно, поэтому  понять Нину Юльевну, проникнуться ее жизнью она никогда не сможет. В ее  документальной прозе Нина Юльевна – обычная, занятая домом, не лишенная внешней привлекательности барынька. Что знает Ильина о Павле Митте, о трагедии, пережитой Ниной Юльевной? О том, что она, потеряв любимого, была готова лишить себя жизни?..
        Все так. Но именно Ильина, выпустившая  книгу  воспоминаний «Дороги и судьбы», оставила нам документально точный, психологически достоверный портрет Нины Юльевны. Пусть не портрет, набросок к нему. Будем признательны ей за это еще и потому, что никак не выказывая своего интереса к Нине Юльевне, она  все же сумела  одной - двумя фразами отметить то положительное, что было присуще характеру этой женщины: отсутствие эгоизма, полной зацикленности на себе.
       Вспоминая свой визит на дачу к Бринерам на Солнечном Острове, Наталья Иосифовна с горечью описала, как увлекшаяся ролью будущей матери  Корнакова, повела себя по отношению к ней, которую сама же и пригласила, не то что неучтиво, а оскорбительно бездушно. И Нина Юльевна, занявшись приехавшей девушкой,  как умела, развлекала ее, дабы сгладить невыгодное впечатление, произведенное на Ильину  обожаемой ею  Екатериной Ивановной.
       Одним из мест, куда Остроумовы любили выходить всей семьей, был  драматический театр и опера. Как и в прежние времена, Нина Юльевна любила сцену и знала толк в театральных постановках. Поэтому она с пониманием отнеслась к тому, что ее племянница Ниника, переехавшая после учебы в Харбин, стала с увлечением посещать занятия по  актерскому  мастерству в любительской студии «Дикс», организованной Екатериной Корнаковой при содействии Бориса Юльевича и его финансовой поддержке. Ее собственные дети театральным искусством не увлекались. Дочь Светлана Александровна, закончив гимназию ХСМЛ в Харбине, уехала в Японию, чтобы продолжить образование  в институте при Университете Васеда. Там она выйдет  замуж за молодого талантливого финансиста Эдуарда Соболя, который работал менеджером в фирме «Бринер и К» и был там  на очень хорошем счету.
       Сын Павел Александрович проучился в ХСМЛ недолго. Родители посчитали нужным отправить его на учебу в США. Там Павел закончил университет. В начале 1940-х гг. он вернулся в Китай и возглавил отделение фирмы «Бринер и К» в Тяньцзине. Для родных и близких он так и остался  Бурумом, Бурумкой.  Это смешное прозвище сохранилось  за ним до конца его дней. Сохранилось как память о той безотчетной  поре его жизни, которая протекала в городе, сбегающем с сопок прямиком в океан, в его манящую лазурную даль…
         В сентябре 1941 Павел женился на Зое Дмитриевне Воронцовой, дочери Дмитрия Матвеевича Воронцова, крупного предпринимателя, лесопромышленника и фермера, обосновавшегося в Маньчжурии под Хайларом. Венчание состоялось при большом стечении народа в Св. Николаевском соборе Харбина. Все харбинские газеты сочли нужным сообщить об этом событии, наперебой описывая великолепный свадебный туалет невесты и строгий двубортный смокинг жениха.
       Спокойную и мирную жизнь семьи Остроумовых не нарушили ни оккупация Японией Маньчжурии и создание на ее территории марионеточного государства Маньчжу - Ди - Го с центром в Харбине, ни начавшаяся в 1939 году в Европе Вторая Мировая война. Все кардинально изменится после официального вступления Японии и Маньчжу-Ди-Го в войну. К середине 1940-х гг. положение русской эмиграции в Харбине заметно ухудшится. Наиболее предприимчивые из них переселятся либо за границу, либо в те части страны, которые находились под протекторатом китайских властей. Леонид Бринер с женой и дочерью отбудут в Шанхай, куда был переведен головной офис фирмы. Туда же отправится Ниника Хвицкая. В Харбине, до окончательного закрытия дел, останется только Борис Юльевич  Бринер с женой Екатериной Ивановной и шестилетней дочкой Катей..
       Нина Юльевна с семьей, которая уже обросла двумя внуками  - детьми Павла, и родственниками Зои Воронцовой поселились в Циндао, откуда Александр Степанович с сыном руководили Тяньзинским отделением фирмы. Некоторое время спустя, к ним в Циндао перебралась вдова недавно умершего в Дайрене Феликса Бринера, Вера Дмитриевна с дочерью. Этот приезд Нину Юльевну не обрадовал. Теплых чувств к своей невестке она по-прежнему не испытывала, равно как и к ее дочери Ирине. Ирина  так же как и ее мать Остроумовых недолюбливала и с трудом скрывала свою  неприязнь к ним. С появлением Веры Дмитриевны в доме Остроумовых поселилось и стало расти  какое-то непонятное напряжение, готовое каждую минуту обернуться то ли скандалом, то ли выяснением отношений, то ли разговором на высоких тонах. Так продолжалось все время, пока обе Бринер не приняли решения перебраться в Америку к тамошней родне. Как только за нелюбезными родственниками навсегда захлопнулась дверь, Нина Юльевна сразу же почувствовала облегчение. Все ее мигрени, перебои в сердце, учащенный пульс – враз исчезли. Дышала она теперь ровно и чувствовала себя так, будто бы сбросила с себя не один десяток лет.
       В августе 1945 г., Советская армия, развивая свое наступление на Дальневосточном фронте, победоносно вступила в Харбин. Не успевший покинуть город Борис Юльевич был арестован и вместе с семьей отправлен в СССР. Довольно долго Нина Юльевна не имела о нем никаких вестей. Лишь весной следующего года они узнали, что Леониду удалось добиться от швейцарских властей решения по обмену Бориса  на  кого-то из советских, угодивших в швейцарский застенок. Борис вернулся в Шанхай в 1947 г. и успел застать тяжело больного брата Леонида, который вскоре скончается от рака. А еще через год не станет  и самого Бориса Юльевича.
     То, что произойдет впоследствии, тяжелым пятном ляжет на имя Александра Степановича Остроумова. Суть дела в следующем. После смерти Бориса и отъезда всех остальных Бринеров в Америку, а так же  по причине  ужесточения  политики китайских властей по отношению к русскому населению и их массового оттока из Китая, дальнейшая деятельность фирмы становилась нецелесообразной. Долгое время считалось, что всеми вопросами по ее ликвидации занимался Остроумов, как человек, обладающий большой правовой культурой и имеющий солидную юридическую практику. Этой версии, к примеру, твердо придерживались дочь Феликса Бринера – Ирина и ее мать Вера Дмитриевна, и именно с их подачи она просочилась в прессу. Обе женщины уверяли, что Остроумов так хитро обставил  дело, что все три вдовы, после ликвидации фирмы, не получили ничего, за исключением незначительных сумм, а весь остальной капитал он присвоил себе. Особенно тяжелые последствия это имело для Екатерины Корнаковой, вдовы Бориса, которая прозябала в нищете и забвении, умирая от рака в одной из лондонских лечебниц для бедных. Нашедший ее в таком состоянии, и поверивший в эту версию, сын Бориса, Юлий, ставшим к тому времени известным артистом Юлом Бриннером, подал на Остроумова материальный иск, Сумма иска исчислялась тремя  стами тысяч долларов. С другой стороны, иск на возмещение ущерба подала и Вера Дмитриевна Благовидова-Бринер. Благодаря громкому имени Юла, дело получило огласку. Суд признал оба требования законными и постановил взыскать с Остроумова затребованную сумму денег. Однако, выполнить постановление суда удалось только частично, поскольку нужной суммы на счетах Остроумова не оказалось. Много лет спустя Ирина Феликсовна Бринер, в интервью известному владивостокскому журналисту А. Брюханову рассказала, что якобы незадолго до своей смерти в 1987 г. Павел-Бурум  позвонил ей и попросил прощения за поступок своего отца.
       Однако семья Остроумовых категорически опровергает эту версию. По их словам Александр Степанович к закрытию фирмы никакого отношения не имел, по той причине, что ни его, ни Нины Юльевны на тот момент в Маньчжурии уже не было. Еще при жизни Бориса, понимая, что оставаться в Китае бессмысленно, они выехали в Швейцарию. Китайские власти конфисковали у Бринеров, практически, весь капитал, поэтому в Швейцарии Остроумовы жили более чем скромно, экономя буквально на всем. И так продолжалось до тех пор, пока, уехавший в США и укрепившийся там Павел-Бурум, смог, наконец, забрать родителей к себе. Вот почему на банковских  счетах Остроумова никаких средств не было, и быть не могло. В ходе всей это неприглядной истории вдруг выяснилось, что всеми вопросами по закрытию фирмы занимался не кто иной, как муж Светланы Остроумовой - Эдуард Соболь. Именно он, единственный остававшийся  на месте представитель фирмы «Бринер и К», после продажи имущества и оплаты всех грабительских налогов, смог выручить какие-то деньги, которые он тут же направил вдовам. Еще большее недоумение вызывает у Остроумовых рассказ Ирины о предсмертном звонке Бурума. По их мнению, если Бурум и звонил Ирине, то просил прощения не за отца, а за себя, полагаясь на православный обычай, когда один христианин, предчувствуя свою смерть, просит  прощения у другого за все невольные прегрешения и обиды, которые он совершил или по необдуманности принес. Никакого другого смысла в этот звонок Бурум не вкладывал и не мог вложить.