На экранах наших телевизоров показали лицо известного американского киноартиста – Юла Бриннера. Он обращался к зрителям, убеждая их бросить курить. Через несколько дней наш комментатор сообщил, что Юл Бриннер скончался.
       Думаю, ничье сердце во всем Советском Союзе не содрогнулось так, как мое. Наша молодежь Бриннера едва ли знает, а старшие, помнящие его по шестидесятым годам по фильму «Великолепная семерка», могли только вздохнуть: ушел хороший актер. Жалко! А для меня… Для меня на миг показался Юля, Юлька, Юлий – лучший друг детства и отрочества.
       Юл Бриннер многие годы скрывал свою биографию. Полагаю, ему нравился покров тайны. В детстве Юля был большим фантазером. Если он сохранил эту черту, то, наверное, посмеивался, когда о нем ходили всевозможные небылицы.
       В Юлии смешалась кровь разных народов. Его дед по отцу – Юлий Иванович Бринер, швейцарец, был в молодости, по слухам, морским пиратом. Промышлял у берегов Японии и Дальнего Востока.*  Появился во Владивостоке с хорошим капиталом, женился на женщине из малочисленного северного народа. Имел трех сыновей и трех дочерей; дал сыновьям хорошее образование, наградил их умом, энергией, коммерческими талантами, а дочерей женской мягкостью и привлекательностью.
       Второй сын Юлия Ивановича – Борис Юльевич Бринер – стал отцом киноактера Юла Бриннера. Борис Бринер учился во Владивостоке, дружил с гимназистками Марией и Верой Благовидовыми, с Ольгой и Верой Ломиковскими (моя мама и тетя). Высшее образование сестры Благовидовы и моя мама продолжали в Петербурге. Мария Благовидова - в консерватории, мама и Вера Благовидова в медицинском институте. Видимо, Борис учился на горного инженера там же. Они встречались, и дружба продолжалась. Моя мама жила на квартире у Благовидовых.
       Мария Благовидова, дочь врача Дмитрия ( отчества не знаю) и его жены Анны Тимофеевны, была умной, своенравной, с сильным, волевым и гордым характером, обладала прекрасным оперным голосом. Борис Бринер и Мария Благовидова поженились по страстной взаимной любви. Одно условие поставил Борис своей молодой жене: забыть об оперной сцене. Наверное, сильно любила Маруся. Нелегко ей было отказаться от мечты об оперной карьере. Уступила. Молодые вернулись во Владивосток. У них родилось двое детей: дочь Вера и сын Юлий, четырьмя годами младше Веры.
       Казалось, ничто не предвещало распада семьи, но она рухнула. Борис поехал по делам в Москву, встретился со своей дальней родственницей Екатериной Ивановной Корнаковой – артисткой 2-й студии МХАТ. Негаданно - нежданно между ними возникло чувство такой силы, что Борис оставил любимых детей, жену и потребовал развода. От этого удара гордая Маруся не оправилась до конца жизни. Окружающие советовали ей срочно выехать в Москву, принять все меры, чтобы сохранить семью, но она ответила согласием на развод.**
       Бринеры были очень состоятельными людьми. Борис хорошо обеспечивал свою покинутую семью. Мария Дмитриевна вскоре выехала с детьми и своей матерью Анной Тимофеевной в Харбин. Она была швейцарской подданной и выехала из Советского Союза вполне легально. Мне довелось познакомиться с ними в первый день их приезда. Они сняли квартиру в том же доме, где жили мы.
       Юльке было лет пять-шесть, а мне на год больше. Протянул мне несмело ручку маленький, большеглазый, веснушчатый мальчишечка – толстогубый и вихрастый. С этого момента началась наша крепкая дружба.
       Вера, сестра Юльки, добрая, очень общительная, красивая девочка, была мне тоже очень близка. Мы постоянно были вместе. Играли во все детские игры, зимой катались на коньках, летом Мария Дмитриевна (она не работала) возила нас купаться на реку Сунгари.
Помню, как однажды из-под Юльки всплыл утопленник, а мне Мария Дмитриевна как-то дала хороший шлепок, когда я прыгнула на пристань с еще не причалившего катера.
       На Рождество елку зажигали сначала у них, а потом переходили к нам. И там, и там нас ждали подарки. Вместе ходили к заутрене на Пасху и, прослушав «Христос  Воскресе!», шли домой весенними ночными улицами разговляться, биться яйцами, есть куличи и пасхи.
       Началась пора учения. Вера поступила в гимназию Христианского Союза Молодых Людей (ХСМЛ). На следующий год - я, еще на следующий – Юлька. Верины учебники передавались мне, а от меня переходили к Юльке.
       Была у нас любимая «словесная» игра. Мы играли в голливудских киноартистов. У нас шли почти исключительно американские фильмы. Английские, французские и немецкие попадали редко. Открытки с лицами Дугласа Фэрбанкса, Мэри Пикфорд, Рудольфа Валентино, Рамона Наварро, Джоан Крауфорд, Клара Боу и многих других продавались везде. Мы сочиняли вслух свои сценарии. Основную нить вели мы с Верой. Наши герои и героини знакомились, влюблялись, сорились, путешествовали, мирились, но в конце концов соединялись навек. Юлька был мал для любовных историй. Они его еще не интересовали. Он придумал себе персонаж – мартышку Кикишку. Эта шкодливая, хитренькая, сообразительная особа (точная копия Юльки тех лет), то вылезала из под стола, то прыгала с дерева, и всегда вмешивалась в самый напряженный момент любовного диалога или трагического объяснения, и сбивала нас с Верой с интересной темы.  Спустя годы, я часто думала, вспоминал ли Юлий наши игры, когда находился в реальном Голливуде, где играл видную роль. В кино мы ходили тоже втроем. Юлька садился между мной и Верой. Его больше всего интересовала тогда моральная сущность героев. С появлением каждого нового персонажа настойчиво шептал: «А он хороший или плохой?», толкал то меня, то Веру. Мы, захваченные действием, зло огрызались: «Хороший. Отстань!» (или плохой, смотря по нашему пониманию). Юлька замолкал на время, но вскоре опять толчок и требовательное: «А эта плохая?» Изводил он нас порядочно.
       Какие концерты давала Мария Дмитриевна для своей и нашей семьи! Тетя Вера говорила: «Маруська  звала сегодня. Будет петь. У нее настроение!» Мы шли ее слушать. Она играла на рояле и пела арии из опер, старинные романсы. Пела часами. Не только взрослые, а мы, дети, сидели не шелохнувшись. Завораживающая сила была в ее голосе. Иногда она играла для нас танцевальные мелодии и просила танцевать. Мы импровизировали: каждый по-своему. У Веры тоже оказался красивый, сильный голос. Она стала учиться пению, и тоже давала концерты для нас.
       Мы очень любили животных. Моя тетя Вера приобрела щенка – пекиночку. Назвала ее Каппой. Вера с Юлькой тут же пристали к матери и бабушке, просили собачку. Мария Дмитриевна (широкая натура) купила сразу двух щенят: пучеглазого, толстого нахала Малыша и его сестричку Барыню – тощенькую, рахитичную, с маленькой сморщенной мордочкой.
       Одним летом, в школьные каникулы, Бринеры жили на станции Чен. Взяли меня с собой. Чудесное было лето! Мы купались в небольшой речушке, возились с мышатами, крысятами, ловили бурундучков. Однажды бурундук здорово покусал Юльке руку. Складывали из камней печурки и сами варили варенье, благо ягод в окрестностях был много. Чего только не выдумывали! Мы с Юлькой сочиняли даже новые ругательства! Излюбленным было: «жезл тебе под тэйл» («хвост» по-английски). Выбегали на железнодорожные пути и орали машинисту: «Жезл тебе под тейл!» Машинист, не подозревая подвоха, махал нам, улыбался, а мы веселились до упаду.
       Другим летом Бринеры взяли меня с собой на дачу в Дайрен. Там мы играли в теннис. Увлекались отчаянно. Ссорились. Дрались. Вера в драках не участвовала. Выясняли отношения таким путем мы с Юлькой. Однажды, я сильно отлупила его ракеткой, получила выговор от Марии Дмитриевны и очень переживала. Мне хотелось выглядеть хорошо в ее глазах, но это не всегда получалось…
       Уже где-то в старших классах приехал ко мне Юлий. Мы тогда жили уже в разных частях города. Был конец августа, и он приехал за учебниками, а мне хотелось поиграть. Юлька деликатно попросил, дескать, давай, сначала найди учебники, а потом… Но я уговорила его, что время терпит, а потом мы оба забыли… Он уехал без них. Больше он за ними не явился, а я вспомнила о своем промахе, когда уже вовсю катился учебный год. Стало так стыдно! Я страдала, корила себя, и запомнила свое свинство на всю жизнь!
       В 1933 году Вера закончила гимназию. Я перешла в выпускной класс. На Верином выпускном балу мне поручили сказать окончившим прощальную речь. От имени Гимназии, я прощалась со всеми выпускниками (хорошо знала многих из них, они бывали в гостеприимном доме Бринеров), но прощалась в душе с моей любимой Верой. Уже знала, что вскоре они покинут Харбин и уедут в Париж, где Вера продолжит музыкальное образование. Их отъезд был для меня настоящим горем. Родной считала их семью.  С Верой мы переписывались, но не часто. Юлий почти не писал – он много и долго болел тогда. Связь между нами слабела, но не рвалась, и я любила их по-прежнему.
       Началась Вторая Мировая Война. Немцы приближались к Парижу. Я была дома одна. Открыла дверь на звонок – и увидела высокого, плечистого, большеглазого юношу с красивой, буйно вьющейся шевелюрой. Что-то знакомое проблеснуло в глазах, улыбке.   Юля! Юлька! Юлий! Ему с Марией Дмитриевной еле удалось выехать из Франции. Вера раньше уехала в Америку. Мария Дмитриевна не приехала в Харбин, а осталась в Дайрене у своей сестры Веры Дмитриевны. Отец Юлия – Борис Юльевич уже проживал в Харбине со своей второй женой Екатериной Ивановной. Был швейцарским консулом, принимал участие в управлении фирмой «Бринер и К», принадлежавшей всей, довольно многочисленной семье Бринер. Мы с Юлькой расстались подростками, а встретились взрослыми. Он стал во многом очень походить на отца. Тот же красивый баритон. Если закрыть глаза, нельзя было отличить кто говорит – отец или сын. Закончив свои дела, Юлий уехал их Харбина навсегда. Из моей жизни тоже….
       В те секунды, когда подрагивало на экране его сильно изменившееся лицо уже с глазами умирающего человека, я невольно шептала: Юлька, Юлька, вот как мы прощаемся с тобой…
       Да будет земля пухом талантливому американскому артисту Юлу Бриннеру, уроженцу города Владивостока Юлию Бринеру, другу моего детства Юльке…        
         Алла Дворжицкая.
 Листовка №34 «Друзьям от друзей»,
посвященная бывшим выпускникам ХСМЛ.
Напечатано в Австралии в 1990 г.
На русском языке.